Форум www.neformat.com.ua

Форум www.neformat.com.ua (https://forum.neformat.com.ua/)
-   Video-Art (https://forum.neformat.com.ua/video-art/)
-   -   Наши в Локарно! (https://forum.neformat.com.ua/video-art/58983-nashi-v-lokarno.html)

Doerty 03.08.2013 00:24

Наши в Локарно!
 
http://s52.radikal.ru/i138/1308/e6/5a9116ba4b64.jpg

Могучая нога Неформата- с шенгенской визой в широкой штанине, -заносит свою грозную стопу над мирными швейцарскими просторами. Я еду на МКФ в Локарно в качестве члена жюри Международной федерации киноклубов и, с вашего позволения, буду оставлять здесь свои фестивально-путевые заметки.

В первую очередь хотел бы выразить благодарность людям, благодаря которым состоится моя поездка. По большому счёту, это один человек- Илья Свидлер, глава "Синемахолла", о котором мы здесь уже писали- http://www.neformat.com.ua/forum/vid...ml#post1188154 Илья возродил украинскую ассоциацию киноклубов и возобновил её членство в Международной федерации, благодаря чему Украина и получила возможность отправлять своих сынов на международное киноклубное судейство. Отдельная благодарность- организаторам Днепропетровского киноклуба им. Данила Сахненко, которые, по просьбе Ильи, согласились выставить мою кандидатуру, хотя до того момента в глаза меня не видели.

Также я очень признателен журналу "Українська Культура", чьи страницы растопили суровые сердца сотрудников швейцарского посольства. Несмотря на то, что моя поездка на кинофестиваль в Локарно не связана с журналистской деятельностью, начальник визового отдела потребовал принести на второе собеседование мои статьи о кино с английским переводом. Я оказался бы в довольно сложном положении, если бы не «УК», выходящая в формате билингвы- я могу только догадываться, насколько приятно был удивлён почтенный швейцарец, имевший со мной личную беседу, уровнем моего письменного английского, ведь я предпочёл не уточнять, что мои тексты переводила Катя Кот (замечу кстати, что меня бесконечно радует возможность пользоваться незаслуженной репутацией художника украинского слова благодаря редактуре Ларисы Гончаренко).

При этом все организаторские, журналистские и филологические усилия по получению швейцарской визы едва не пропали даром- едва не пошли коту под хвост, как выразились бы приверженцы более грубого слога- поскольку я чуть было не пропустил собеседование из-за своего кота Васи, разбудившего меня среди ночи душераздирающими воплями. В течение часа я пытался заснуть, пока он звенел посудой, гремел дверьми и гонял Люлю, вместе с которой раз за разом проносился по моей спине, не обращая внимания на мои стоны. На какое-то время он вроде бы успокоился, устроившись рядом и пылко сопя мне в лицо, однако вскоре вновь принялся скакать по всей квартире, издавая боевой клич. Отчаявшись, я поднялся и отправился смотреть швейцарское кино, обнаружив попутно источник грома небесного, слышавшегося мне сквозь сон- картину талантливого днепропетровского художника Московченко, которую Вася во время своих утренних упражнений сбросил на пол.

Поскольку попавшийся мне фильм не принадлежал к вершинам великой швейцарской культуры, к финальным титрам меня совершенно разморило. Уже через два часа нужно было ехать в посольство, но, так как Вася к тому моменту утихомирился, я решил, что должен хоть ненадолго прилечь. В беспокойном утреннем сне меня одолевали кошмары. Сначала я оказался членом некоей тайной антиправительственной организации, заседания которой, для конспирации и удобства, проходили в мужском туалете Днепропетровской областной библиотеки. Мои товарищи были пламенными революционерами, готовыми проливать свою и чужую кровь за свободу, и при этом все как один страдали от раздражения мочевого пузыря- кажется, одно было как-то связано с другим. Вслед за участием в подпольных сборищах последовала мелкобуржуазная фантазия, в которой меня преследовала одинокая и немолодая, но не лишённая очарования оперная певица, узнавшая, что я могу извлекать драгоценные колечки и монеты ударом каблука правого ботинка. Меня тревожила, пугала её закутанная в шаль фигура, преследовавшая меня на тёмных днепропетровских улицах, только после пробуждения я понял, что она видела во мне выгодного жениха, а не лёгкую жертву ограбления для своих сообщников и налоговых инспекторов. И вот однажды, когда я, робко оглядываясь, тренировался, усилием воли выстукивая, словно Золотая Антилопа, дублоны и константиновские рубли, из-за ближайшего фонаря вдруг выглянула и с какой-то печальной пристальностью уставилась на меня певица. Её лицо, пускай и не лишённое привлекательности, было полно такой страстной тоски, что я в ужасе проснулся и долго не мог прийти в себя. Взглянув на часы, я ужаснулся снова, обнаружив, что будильник не прозвенел и я уже десять минут как должен был выйти. Тягостное впечатление от сновидений рассеялось уже в метро, хотя и сейчас мне жаль, что я не могу узнать, осуществились ли смелые замыслы моих товарищей, и чувствую некоторую неловкость перед певицей.


Что ж, в конкурсной программе, как подсказывает официальный сайт, http://www.pardolive.ch/en/Pardo-Liv...FE63CE6BD40296, 20 картин, 17 с английскими субтитрами и три, кажется, с оригинальным английским, и да поможет мне Господь понять их содержание. Есть также конкурс короткометражек "Леопард будущего"- само упоминание которого ласкает слух украинских граждан, напоминая о "Серебряном Леопарде", полученном в прошлом году лентой Мирослава Слабошпицкого "Ядерные отходы" из http://www.neformat.com.ua/forum/mov...aj-2012-a.html, -по возможности постараюсь попадать и туда. Также хотелось бы посетить побольше встреч с почётными гостями, среди которых Фэй Данауэй, Анна Карина, Вернер Херцог и- боюсь, что ради того, чтобы его увидеть, мне придётся удрать с конкурсного показа, -сэр Кристофер Ли.

Пока же, воздавая должное великой швейцарской культуре, размещаю здесь ссылку на эпизод из фильма "Березина" Даниэля Шмида с лучшим исполнением швейцарской народной песни, которое только можно себе представить.

http://vk.com/id4697104?z=video46971...Fvideos4697104

Doerty 05.08.2013 22:40

Re: Наши в Локарно!
 
Цитата:

Сообщение от Doerty (Сообщение 1856731)
Есть также конкурс короткометражек "Леопард будущего"

Есть вроде бы также конкурс "Режиссёры настоящего", с первой-второй полнометражной работой.

Откровенно говоря, до сих пор деление конкурсных программ представляю себе смутно, где и в котором часу показывают составившие их фильмы буду выяснять уже на месте- онлайн-каталог нестерпимо тормозит, в качестве локаций упоминаются некие Forum, L’altra Sala, Auditorium FEVI и прочие сладкозвучные имена, неведомые гугл-карте. Смог выяснить пока только, что от моего отеля до Пьяцца-Гранде, где под открытым небом проводятся показы наиболее "зрительских" картин, 49 минут пешком.

Что меня несколько беспокоит, так это то, что я толком не знаю, какую, собственно, конкурсную программу мне предстоит судить. Думаю, что основной конкурс, но знающие люди уверяли, что такого не может быть, потому что призы там вручаются исключительно по итогам зрительского голосования. Что ж, ближайшее будущее покажет, кто был прав.

Пока же я озабочен дилеммой, где провести завтрашнюю ночь- на вокзале в Цюрихе, куда меня доставит вечером Эр Франс, или на вокзале в Локарно, куда от Цюриха три часа поездом, поскольку поселение в отеле у меня уже послезавтра. Надеюсь, на швейцарских вокзалах бездомных кинокритиков не выгоняют взашей, как это случалось со мной в России и Белоруссии.

Пока я расположен провести ночь в Цюрихе, чтобы провести ознакомительную экскурсию по городу, в который я смогу вернуться утром в воскресенье, 18-го. 18-го программа-минимум- Национальный музей, расположенный как раз за зданием вокзала в замке, где должны быть миллионы доспехов швейцарской пехоты. Работает- с вашего позволения, оставлю здесь в качестве памятки- с 10:00 до 17:00. Хотелось бы также побывать в художественном музее, расположенном на Zollikerstrasse, 172, что, кажется, довольно далеко. Часы работы- 14:00-17:00. Было бы время, постарался бы добраться до музея трамваев, но его точно не будет.

Самолётный досуг собираюсь коротать за просмотром стрёмного швейцарского артхауса и "Женевскими новеллами" Родольфа Тёпфера, в первом приближении очаровательными.

Doerty 09.08.2013 17:22

Re: Наши в Локарно!
 
Сотрудник Эр Франс, продавший мне в Киеве билет на рейс до Цюриха- с пересадкой в Париже- предупредил, что на этой пересадке, на которую отводился час времени, я могу не успеть, поскольку нужный мне парижский самолёт должен был отправиться из некоего нового, «не до конца освоенного» терминала «Ту Джи». Девушка, принимавшая в аэропорту багаж, сказала, что не знает, где мне нужно будет пересаживаться в Париже, но предположила, что это должен быть терминал «Ту Эф»- и написала ручкой «Ту Эф» на моём билете.

-А мне сказали, что «Ту Джи».

-«Ту Джи»?.. Ну так вы можете опоздать.

Большой беды, конечно, не случилось бы, поскольку в случае опоздания я мог сесть на следующий рейс, однако эта задержка в несколько часов лишила бы меня возможности уехать вечером из Цюриха в Локарно.
Вылет из Киева, задержавшийся на полчаса, сопровождался неприятным инцидентом. Таможенный контроль со мной проходила семья, бравшая в полёт колли, огромную и дружелюбно-невозмутимую, и ещё какую-то маленькую собачку, более бойкую, но тоже очень милую. Таможенник рот раскрыл от удивления, да кто это вас, говорит, пропустил.

-У нас есть все необходимые документы, - с достоинством отозвалась хозяйка. –К тому же, это ведь служебные собаки.

-Служебные собаки?.. Первый раз такое слышу.

К моей радости, я снова увидел это семейство уже в своём самолёте. Колли степенно вела хозяйку к отделению для провоза животных, и тут поднялась сидевшая ближе к хвосту дама и принялась что-то возмущённо выговаривать по-французски. Когда страшная колли приблизилась, девочка лет двенадцати, очевидно, её дочь, -пошли Господь душевного здоровья этому ребёнку- вскочила на ноги и развопилась на весь салон, пуча глаза и тыча пальцем. К её крикам присоединился брат, младше её лет на пять, при этом дама, не делая ни малейшей попытки унять своих детей, продолжала негодовать, будто в самолёт на поводке привели крокодила. Пассажиры, конечно, стали вскакивать с мест и таращиться с перепуганным видом, а хорошенькая стюардесса-француженка забегала по салону, упрашивая пассажиров уступить даме и её детям место подальше от чудища. В конце концов их пересадили, и стюардесса побрызгала аэрозолем, видимо, чтобы заглушить запах от животных, которых давно увели. Я между тем чувствовал не запах псины, а нестерпимую вонь от кого-то из моих соседей. Однако рядом сидел очень опрятный, на всё сердитый господин. В том, как он то и дело недовольно морщился и сокрушённо качал головой, было что-то иностранное, к тому же, к старушке, случайно занявшей его место, он обратился на английском, строго потребовав пересесть- при этом, нужно заметить, вежливо помог переместить чемоданчик. Однако в середине пути он вдруг он открыл русский покетбук про приключения бравого полковника-подводника.

Так вот, по прибытии в Париж опоздание сохранилось. «Вам нужно поторопиться», -бросила мне вдогонку хорошенькая стюардесса, но я уже нёсся быстрее ветра, поскольку до отправления оставалось тридцать минут, а до объявленного завершения посадки- десять. В Киеве мне говорили, что аэропорт Шарля де Голля будет заполнен сотрудницами Эр Франс, которые всё объяснят мне и подскажут, но вместо представлявшихся моему воображению улыбающихся девушек в форме, бережно перебрасывающих меня от одной к другой до самого терминала «Ту Джи», мне попадались только улыбающиеся темнокожие охранники, которые, впрочем, каждый раз подсказывали мне нужное направление. Однако минуты шли, я бежал всё быстрее, минуя переходы, коридоры и лестницы, а охранники встречались всё реже, указателей же почти не было. Дважды я оказывался перед ведущими в разные стороны огороженными дорожками, и нужно было пробежать их до конца, чтобы обнаружить табличку и понять, подвёл ли внутренний голос. По счастью, мой внутренний голос дважды подсказывал верно. Наконец очередной приветливый негр указал мне на отдалённую стойку с девушками из Эр Франс. Та, которая оказалась свободной, ответила на мои вопросы, не поднимая головы от айпода. Я последовал её указаниям и, спустившись на очередной этаж, обнаружил выход к шаттлам, которые развозили посетителей аэропорта по нужным терминалам. Не помня себя, я попытался выскочить из здания, но меня задержали смеющиеся охранники- оказалось, что мой шаттл ещё не подошёл, и я вспомнил, что меня предупреждали, что он ходит с интервалом в десять минут. Когда он появился- к этому моменту подошёл один из моих попутчиков, оставленных далеко позади, -время посадки уже должно было закончиться, до отлёта оставалось пятнадцать минут. Автобус ехал, как мне показалось, часами, петляя по безлюдным эстакадам и туннелям, причём некоторое время было потрачено на остановке у одного из терминалов, где никто не вышел, на непринуждённый разговор водительницы шаттла с коллегой. Я не стал выплёскивать раздражение, рассудив, что перемещение шаттла может быть рассчитанным по минутам. Когда я взбежал по трапу, до отлёта оставалось три минуты- но вылет задержали на девять. Не знаю, хватило ли этого времени, чтобы подобрать всех следовавших в Цюрих пассажиров с опоздавшего рейса. Я ехал вместе с приятным молодым шотландцем, который рассказывал о своих друзьях в Донецке и Севастополе и восхищался памятником Бёрнсу в Москве («Даже у нас его нет!»), а я воспользовался возможностью узнать, как на самом деле произносится «Айвенго». Впрочем, теперь я это снова забыл.

Добраться из аэропорта до города оказалось непростой задачей. Билет на трамвай нужно было купить в электронном автомате, у которого я обнаружил двух растерянных японцев. Стоимость билета определялась номером зоны, к которой относится нужная остановка. Японцы беспомощно разглядывали поделённую на зоны карту, в которой я не смог найти ничего общего с картой Цюриха и без всяких указателей- я могу ошибаться, но милый пожилой господин, местный уроженец, который вызвался помочь, признался, что не может понять, в какой зоне расположена улица, куда хотели попасть японцы, и, пощёлкав кнопками автомата, купил им билет наугад- я пожелал им удачи, помня о 60 евро штрафа, которые заплатил в Будапеште, перепутав зоны метро, которых там было всего три- против пятнадцати трамвайных зон Цюриха и 100 франков штрафа, угрожающего здесь путанникам. К моему облегчению, житель Цюриха порекомендовал мне воспользоваться поездом, поскольку мне нужно было попасть на центральный вокзал.

К несчастью, для приобретения билета на поезд тоже нужно было воспользоваться автоматом. Названия станций ничего мне не говорили, но я быстро заручился помощью сердобольных швейцарцев. Сразу скажу, что большинство граждан Цюриха- вопреки слышанным отзывам о некоторой сухости обитателей немецкой Швейцарии, -не только помогали мне при возникавших затруднениях, но и вели себя весьма приветливо. Так вот, мне выбрали нужный тип билета, но тут оказалось, что 50-франковую банкноту, -которой я обзавёлся в Киеве, восхищаясь своей шпионской предусмотрительностью, -автомат не принимает, потому что не даёт сдачу больше чем в 19,5 франков. Семья из пяти человек принялась рыться в кошельках, чтобы разменять мою купюру, но их поиски не увенчались успехом. Пришлось воспользоваться местным обменным пунктом, где, ссылаясь на некое правило, смысл которого я не понял, 44 франка, полагавшихся мне за 50 долларов, округлили до сорока.

Наконец- снова призвав на помощь местных, - я получил вожделенный билет. Добравшись до вокзала и попытавшись приобрести билет Цюрих-Локарно сначала с помощью автомата- которым вновь не сумел воспользоваться, -затем с помощью консультанта, -чтобы занять очередь, нужно было получить номерок, но я так и не понял, где, -я выстоял очередь в обычную кассу, служащие которых больше напоминали банковских клерков. Попавшаяся мне кассирша дала понять, что видит во мне классового врага. Когда я сказал, что хотел бы воспользоваться наиболее дешёвым вариантом, она, заметив, что стоимость билетов не различается в зависимости от времени отправления, выразила презрение к моей скупости фразой «У меня нет специальных предложений».

Я взял билет на 22:09 вечера и потратил около получаса, чтобы раздобыть девять франков монетами для оплаты автоматической камеры хранения- разменные машины не работали, что, как меня успокоили, было обычным делом, на всех окружающих конторах висели листки с просьбами не беспокоить по этому вопросу, ближние, к которым я обращался за помощью, едва могли наскрести мелочи для собственного багажа. Наконец, спрятав чемодан, я полтора часа бродил по городу- о впечатлениях расскажу после возвращения в Цюрих, когда у меня будет немного больше времени для прогулок. Я намеренно вернулся на вокзал заранее, поскольку меня смутило, что на табло не было рейса, похожего на указанный в моём билете путь
«Цюрих
Локарно
виа Готтард».

В 22:09 отправлялись три поезда, но ни один не был отмечен ни Цюрихом, ни Локарно, ни Готтардом. Служители, к которым я обратился, переводили взгляд с билета на табло, чесали в затылке и пожимали плечами. Наконец один из них обратил внимание на приложенный к билету листок и сказал, что строки «Беллинзона ан 0:42 – Беллинзона аб 0:46» означают, вероятно, что мне нужно сойти в Беллинзоне и пересесть на другой поезд до Локарно. «Это только предположение, -сказал он, -но смотрите, один из уходящих в 22:09 поездов идёт через Беллинзону. Попробуйте найти на этом поезде кого-нибудь с эмблемой железной дороги, он вам скажет, на этот поезд вам или нет».

Он оказался прав- человек с эмблемой с указанного поезда (найти которого оказалось не легко, кажется, он был один на весь состав) подтвердил, что в Беллинзоне мне нужно сделать пересадку.

-А как мне найти поезд до Локарно? У меня ведь будет четыре минуты на пересадку.

-Успеете. Обычно в таких случаях нужный поезд подаётся либо на ту же колею, либо на соседнюю.

Чтобы не проспать Беллинзону, я включил на своём верном асере швейцарский детектив «Зеннентучи», оказавшийся достаточно неприятным, чтобы разогнать сон. В Беллинзону прибыли в 00:48. Вбежав в вагон состава, находившегося на другой стороне перрона- никаких опознавательных знаков и указателей я не увидел- я убедился, что он едет в Локарно, очевидно, его задержали из-за опоздания моего поезда.

Вначале первого я ступил на локарнскую землю. Издав победный клич, я устремился к бару с вывеской, обещавшей бесплатный ВайФай. Однако никакого ВайФая там не оказалось- желая меня утешить, бармен разменял мне деньги для камеры хранения, которая находилась прямо на перроне.
Натянув на себя большую часть своего походного гардероба, пару часов я пытался заснуть на скамье под козырьком перрона, переждав таким образом ливень с громом и молниями, озарявшими окрестные горы.

Оставшуюся часть ночи я бродил по городу, составив о нём довольно превратное, как убедился впоследствии, представление. Гуляя по центральным улицам с довольно-таки безликими зданиями коробочного типа, я решил, что красота города заключена исключительно в горно-озёрном ланшдафте и нескольких исторических достопримечательностях, поскольку только на следующий день познакомился с восхитительными старинными улочками, прилепившимися к склонам. Впрочем, за эту ночь я смог выяснить расположение основных фестивальных локаций, а также узнал, где находится фуникулёр, на котором можно подняться к знаменитой церкви Мадонна-дель-Сассо.

Без пяти минут девять я получил свой аккредитационный пакет- первым среди всех участников, как мне сказали, -и попытался проникнуть в пресс-рум с компьютерами, поскольку мой асер разрядился и я не мог воспользоваться ВайФаем, но оказалось, что она предназначена исключительно для журналистов, а высокий суд туда не пускают, разве что я решу купить за 20 франков журналистский пропуск, но я решил, что лучше куплю ВайФай в отеле. В качестве единственного пассажира я отправился на первом рейсе фестивального автобуса в свой отель, расположенный в Асконе- 25 минут езды по долинам и по взгорьям, мимо рек, церквей и замков. Так и не смог понять, является ли Аскона пригородом Локарно или отдельным поселением, но, как бы то ни было, Ремарк был его почётным гражданином, а Чейз, великий создатель Парадиз-Сити и лучших историй о фетровых шляпах и вскрытых сейфах, прожил здесь двадцать пять лет и похоронен на местном кладбище.

Мой отель «Эль Порто» находится на живописном берегу Лаго-Маджоре, окна номера выходят на уютную узкую улочку, с которой доносится итальянская речь (по-английски за пределами фестивального центра никто не говорит, но все очень красноречиво объясняют по-итальянски, как пройти на названную улицу, за исключением тех, кто испуганно всплескивают руками и кричат «Но инглези!..», а когда более настойчиво повторяешь итальянское название, отзываются ещё решительней: «Но инглези. Скузи!»). В «Эль порто» есть патио и лестницы с фаянсом на стенах, деревянными сундуками, каменными клумбами и фонтанами, но нет ВайФая, только один компьютер с раскладкой с какой-то другой планеты- так и не смог найти «собаку» и восклицательный знак, -с Интернетом, запрещающим посещать рамблер-ру и, считай, без ЮЭсБи- системный блок закрыт на ключ. Номер не слишком подходит для советского туриста вроде меня- в нём нет, несмотря на жару, кондиционера (зато есть мощный электронагреватель в ванной, приспособленный для сушки полотенец), нет лёгких простыней, нет посуды, а вместо холодильника- маломощный охладитель-минибар, забитый мерзавчиками с кока-колой и текилой. А как же моя колбаса, как же мои пакетики с чаем, как же мой кипятильник?.. Впрочем, мне неожиданно понравилось запивать бутерброды водой из стаканов для бритья.

На этом завтраке туриста, в преддверии открытия и первых фестивальных дней, -в ходе которых мне удалось посмотреть наименьшее количество фильмов за свою фестивальную карьеру- я пока остановлюсь.

https://scontent-ams3-1.xx.fbcdn.net...0c&oe=5820A05A

Эрис 09.08.2013 22:28

Re: Наши в Локарно!
 
Саша, хочется выслать тебе пирожков и термос с чаем, но боюсь все это опоздает((

Doerty 10.08.2013 13:48

Re: Наши в Локарно!
 
Zosya, dorogaja, spasibo1 Teper vse horosho, sleduushaja zapis budet skuchnoj)

Doerty 11.08.2013 21:50

Re: Наши в Локарно!
 
Хочу завершить тему завтрака хэппи-эндом- моё поселение как раз предполагало бесплатный завтрак, который я пропустил в первый день и весьма опасался, что он будет выдержан в «континентальном» формате с несколькими аккуратными ломтиками. Однако это оказался полновесный шведский стол, изобилие которого позволило бы утолить первый голод Гаргантюа. Я наедаюсь, чтобы, словно верблюд, не нуждаться в пище до вечера, когда можно воспользоваться бутербродами. Горничная, убирающая номер в моё отсутствие, каждый раз с трогательной заботливостью ставит в стакан в ванной зубную щётку и бритву. Я не пытаюсь объяснить, что он нужен мне для питья, опасаясь, что меня могут депортировать.

За завтраком я познакомился с коллегами по жюри. Француженка Астрид, как это обычно и бывает, переехала в Швейцарию из-за парня, с которым впоследствии рассталась- но не со Швейцарией. Она сотрудничает с местными фестивалями и пишет статьи для кинофакультетской газеты и различных каталогов- мне она подарила брошюру, выпущенную к ретроспективе Клер Дени, со своим большим текстом о «Trouble Every Day»: «Это фильм о взаимосвязи Эроса и Тонатоса. Сценарий слаб, диалоги пусты, но это не важно- всё выражено через пугающе ощутимые образы, обращённые к нашему чувственному опыту и фантазиям. Жаль, что ты не читаешь по-французски». Действительно, жаль, а фильм непременно скачаю. Третий член жюри- марокканец Абдулила, «можно просто Абду», режиссёр и кинокритик, вошедший в жюри, по его словам, в двадцатый раз. Две из своих многочисленных короткометражек- документальную, о конфликте традиций и демократических новшеств в исламском обществе на примере женских танцев, и игровую, о съёмках фильма, -он вручил мне на дисках. Мы часто общаемся с его другом Тахаром, режиссёром и фестивальным организатором из Алжира, который предложил мне помочь с проведением в Киеве фестиваля восточного кино и попросил пригласить кого-нибудь из ФЕМЕН для его собственного фестиваля в Женеве- на круглый стол с обсуждением вопроса о том, может ли обнажение способствовать построению гражданского общества. Сегодня за завтраком говорили о цензуре в Марокко.

-Чиновники уже не требуют вырезать те или иные сцены, -говорит Абду.

-Теперь просто убивают режиссёров, -говорит Тахар.

-Ну да, -кивает Абду.

Астрид, спросив, сколько мне лет, сказала, что я буду «jury bebe». Отвечаю, что у нас это называется «сын полка», после чего приходится долго объяснять, что это означает. Когда мы окончательно теряемся в трудностях перевода, мне приходит в голову счастливая мысль привести в качестве примера «Иваново детство».

Очень приятные люди- надеюсь, обсуждение фильмов нас не рассорит. По счастью, пока в конкурсной программе не было лент, ради которых я был бы способен кого-нибудь убить, хотя, если бы нам нужно было вручать приз за самый скучный фильм, дело непременно дошло бы до членовредительства. Ни одну из четырёх просмотренных к вечеру пятницы конкурсных картин я не назову откровенно плохой, однако, показываемые одна за другой, в отсутствие по-настоящему выразительных работ, они оставляют необыкновенно тоскливое впечатление. Отборщики с достойной восхищения решимостью отказываются потакать зрительским вкусам. Мне ещё не приходилось видеть, чтобы режиссёрам-конкурсантам удавалось с таким успехом изгонять публику- люди бегут из зала десятками. На одном эпизоде из картины Корнелиу Порумбою «Когда на Бухарест спускается вечер, или Метаболизм», в котором главные герои, актриса и режиссёр, начали во второй раз репетировать трудную сцену, зал покинуло более полусотни человек. Также не было ни одного фильма, просмотр которого не прервали бы несколько из членов жюри.

При этом дисциплинированность, душевная выдержка аудитории поражает воображение. На сценах с сексуальными утехами немолодых супругов из «Выставки» Джоанны Хогг, на показанном крупным планом путешествии эндоскопа по желудку в фильме Порумбою, на гомосексуальном порно-эпизоде с участием режиссёра и его возлюбленного из «Что дальше? Напомните» Жоакима Пинто зрительный зал хранил стойкое молчание, не отзываясь ни ропотом, ни смешками. Мне просто страшно представить, что творилось бы при этом в украинских кинотеатрах. Просто страшно представить.

Что ж, с вашего позволения, я вкратце расскажу о впечатлениях от представленных работ. Если бы награду нужно было вручить уже показанной картине, я отдал бы её ленте Порумбою, режиссёра незабываемого «12:08 к востоку от Бухареста» из конкурсной программы «Молодости-2006», блестящего произведения о необходимости с улыбкой расставаться с прошлым, стойко перенося разочарования и не прибегая к фальши неуместной героизации, фильма, столь понятного тем, кто пережил блеск оранжевой революции и нищету её последствий: «Господа, наслаждайтесь снегом- завтра он превратится в грязь». «Когда на Бухарест спускается вечер» посвящён взаимоотношениям режиссёра и актрисы, кризису искусства и кризису человеческого общения. Муки творчества переплетаются с мучительными попытками преодолеть отчуждённость, установить контакт- через обсуждение съёмок, трудных для обоих, разговоры о личных убеждениях, занятия сексом. Статичные планы подчёркивают напряжённость героев, их отчаянное стремление сблизиться. Некоторые диалоги, в особенности сцены в автомобиле с камерой, установленной за спинами героев, когда смены настроения, разочарование от взаимного непонимания передаются лишь поворотами головы и интонациями, выше всяких похвал. Но фильм в целом гораздо хуже отдельных эпизодов, постепенно сцены начинают казаться случайными, необязательными, неоправданно затянутыми.

Пожалуй, самый затянутый фильм- «Что дальше? Напомните» Жоакима Пинто, документальная автобиографическая лента, посвящённая борьбе постановщика со СПИДом. Режиссёр, он же центральный персонаж, подробно рассказывает о самочувствии, особенностях воздействия различных препаратов, вспоминает свою работу в качестве звукорежиссёра со знаменитыми кинематографистами, рассуждает об эволюции и археологии, спорит со своим возлюбленным, убеждённым христианином и сторонником крестьянского образа жизни, о месте человека во вселенной и его взаимоотношениях с Богом. В картине немало пронзительных сцен и глубоких замечаний, но в целом она оставляет впечатление видеодневника, важного, дорогого для автора и его близких, но утомительного для посторонних.

«Выставка» Джоанны Хогг рассказывает о супругах, чей дом в буквальном смысле превратился в их крепость. Его герметичность, защищённость, какая-то давящая комфортабельность заставляют героев испытывать страх перед окружающим миром, болезненно острое чувство собственности (в лучшей сцене картины герой с яростью набрасывается на курьера, припарковавшегося на тротуаре перед домом, тем самым «разрушив» целостность архитектурного ансамбля) и вместе с тем пробуждает в них стремление к эксгибиционизму. Режиссёру хорошо удаётся передать аудитории это сдерживаемое страхами стремление вырваться из безопасного, но душного пространства- смотреть час сорок пять минут на двух людей, потерянно слоняющихся по комнатам, нет никаких сил.

«Немой» Диего и Даниэля Вега посвящён перуанскому судье, самоуверенному, не испытывающему ни сомнений, ни угрызений совести хозяину жизни, равнодушно разрушающему чужие судьбы, -полагаю, многие из украинских коллег героя могли бы смотреть на экран, как в зеркало, -на которого неожиданно обрушиваются удары судьбы: сначала его из-за неких кулуарных интриг переводят в провинцию, затем кто-то устраивает на него покушение, из-за которого он теряет голос. Кто ответственен за происходящие с героем несчастья, неясно, поэтому они воспринимаются как суровое наказание Небес, однако судья не способен усвоить уроков- переносимые страдания не прибавляют ему ни мудрости, ни сочувствия, а лишь преисполняют желания найти и покарать виновных. Любопытная идея, выраженная не слишком удачно- развитие сюжета быстро сходит на нет, действие буксует, подобно нравственному чувству персонажа.

Единственный (позор и тяжкий срам) фильм, который я посмотрел вне основного конкурса- «Альпы» члена жюри Йоргоса Лантимоса. Картина рассказывает о странноватой группе мошенников-психологов, которые исполняют роли умерших для скорбящих родственников. «Альпы», как и нашумевший «Клык», бескомпромиссно исследуют нашу жажду власти, желание причинять и испытывать боль, отличаясь при этом специфическим чувством юмора. Странный, больной, но по-настоящему талантливый фильм.

С моей восточнославянской дикостью меня почти приводит в оторопь обилие приветливых, непринуждённых и при этом чрезвычайно корректных людей, готовых, бросая свои дела и преодолевая трудности перевода, прийти к тебе на выручку, а также несметные толпы синефилов, весёлых молодых людей и хрупких старушек, перебегающих от одного кинотеатра к другому. Я спросил у флорентийца Козимо, молодого режиссёра, с которым подружился после совместных поисков перенесённой пресс-конференции Кристофера Ли, чувствует ли он себя в итальянской Швейцарии, как дома.

-Конечно, очень удобно общаться на родном языке… Но всё-таки здесь очень непривычно- слишком хорошо организованно.

Во многом я могу с этим согласиться. Фестиваль отличается прекрасной организацией пространства- несмотря на множество локаций быстро найти неизвестный кинотеатр и переместиться на другой конец фестивальной зоны не составляет особенного труда благодаря указателям, подробным картам и шаттлам, курсирующим между локациями и от фестивального центра к отелям. Впрочем, многие находят положение вещей неудовлетворительным, жалуясь на отсутствие ваучеров на обед в столь дорогом месте и откровенную дезинформацию со стороны сотрудников фестиваля. Одна моя знакомая пришла в ярость, узнав от меня, что указанный в расписании «ночной автобус», развозящий гостей по отелям после девяти вечера, действительно существует, поскольку представитель гостевой службы уверил её, что этот рейс, к сожалению, отменён, из-за чего она отказалась от приглашения на вечеринку. Меня также несколько раз обескураживали совершенно ложными сведениями о времени и месте отправления автобуса, однако, как гражданин Украины, я привык задавать один и тот же вопрос разным людям и в конце концов подчас всё равно следовать не указаниям тех, кто уполномочен давать компетентные ответы, а собственной интуиции, и поэтому иногда мне удаётся здесь найти верный путь удачней, чем более дисциплинированным коллегам.

Также нередко приходится вступать в пререкания с водителями шаттлов, которые не всегда знают, куда они должны ехать в соответствии с расписанием- пререкания, осложнённые тем, что на английском они не знают даже цифр, так что, когда в ходе спора с упрямыми «-но-но! -ес-ес» о номере нужной остановки числа начинали показывать на пальцах, подчас оказывалось, что речь шла об одном и том же месте. К тому же, видимо, не все из них хорошо знакомы с городом- дважды случалось так, что я просил остановиться, на что получал снисходительный ответ, что мы ещё не приехали, после чего, покружив по окрестным улицам, меня высаживали именно там, где я просил. А одной ночью, когда на Локарно обрушилась настоящая буря, и забившиеся в микроавтобус обладатели бейджиков испуганно таращились в залитые ливнем окна и жались друг к другу, водитель больше получаса не мог найти хостел, находящийся в центре города.

-Кажется, -говорю соседу, -мы только что во второй раз проехали мимо вокзала.

-Быть не может, -отозвался сосед.

Через пять минут мы миновали его в третий раз. Уже после того, как хостел был найден- в четвёртый.

Однако искренняя доброжелательность, сердечность сотрудников, которые подчас пытаются помочь тебе даже вопреки правилам, искупает и накладки с перемещением, и необходимость бежать за ВайФаем на край земли, и царящую практически во всех залах духоту, и тот факт, что на этом фестивале в должности члена жюри Международной федерации киноклубов ощущаешь себя бедным родственником, который постоянно наталкивается на пределы гостеприимства. К тому же, фестиваль произвёл на меня сильное впечатление какой-то непринуждённой простой, отсутствием пафоса, всех этих утомительных расшаркиваний перед спонсорами, которых вынуждены придерживаться лучшие из отечественных фестивальных организаторов- достаточно сказать, что показы фильмов предваряются лишь коротким и остроумным фестивальным роликом, а единственным музыкальным номером на церемонии открытия была игра итальянского режиссёра, снявшего документальный фильм о Греции, на каких-то душераздирающих греческих гуслях. И, кажется, ораторы постоянно и удачно шутят, но я могу судить только по смеху аудитории, поскольку все говорят на том языке, который знают- на итальянском, французском, немецком, -предоставляя людям, не владеющим официальными языками Швейцарии, возможность терпеливо улыбаться.

Меня несколько расстраивает, что, несмотря на столь низкий КПД просмотров, я никак не приступлю к выполнению своей туристической программы-минимума. Однако видом, открывающимся с террасы отеля, вполне можно удовлетвориться. По столикам скачут воробьи, с близкого берега доносятся кряканье уток и крики туристов: «Рома, пошли!» Однако Рома, мальчик лет восьми, увлечённо швыряет что-то в недовольно ворчащих уток.

-Диар чайлд, -говорю, -донт хёрт зе пур дакс.

Рома испуганно пучит глаза и, оглядываясь, бежит за родителями.

Януш Дзенский 12.08.2013 01:12

Re: Наши в Локарно!
 
Интересно читать Сашины заметки.

Мармулидзе 12.08.2013 02:09

Re: Наши в Локарно!
 
Александр, принимайте комплименты, вы отлично пишите! С удовольствием бы читал вашу прозу! Очень интересно, буду теперь ждать ваших фестивальных заметок! :applouse:

Doerty 14.08.2013 11:50

Re: Наши в Локарно!
 
Для меня одной из главных сложностей работы на фестивале является труднодоступность ВайФая, который в районе фестивальных кинотеатров работает только на открытой площадке встреч с творческими группами, месте, где не слышно собственных мыслей, а экран, как не садись, тяжело разглядеть из-за солнца. В Асконе действует бесплатный муниципальный ВайФай, но, чтобы им воспользоваться, следует получить код доступа на мобильный телефон, а я приехал в Швейцарию без роуминга. Приходится рассчитывать только на работающий через пень-колоду гостиничный компьютер, но за ним обычно сидит человек, учивший Арнольда Шварценеггера английскому- редактирует статьи в Википедии. Когда я видел его в последний раз, он вписывал информацию о том, что Уоррен Битти хотел, чтобы роль Бонни Паркер сыграла Натали Вуд, о чём узнал на утреннем мастер-классе с Фэй Данауэй. Он называет себя большим фанатом Википедии и много времени проводит, добавляя и исправляя, относясь к числу авторов, высоко ценимых её администрацией. Однако среди тех добросовестных анонимов, которым современный человек обязан знаниями об окружающем мире, он выделяется вики-статьёй, посвящённой его собственной персоне.

Этот приветливый пожилой американец, телосложением сам напоминающий культуриста, по профессии не имеет отношения ни к преподаванию, ни к филологии- кажется, он занимается разработкой дизайна гитар, -однако в 68-м году, приехав в Мюнхен, он познакомился с будущим губернатором Калифорнии, который, решив покорить Америку, и попросил научить его английскому. Молодые люди крепко сдружились и пережили вместе немало ночных похождений. Вскоре, впрочем, они рассорились, из-за женщины, конечно же, точнее, из-за двух женщин: Шварценеггер обиделся на приятеля, когда тот отказался присоединиться к нему и двум его знакомым «(«Арни, да они же страшные!...» –сказал я ему»), и прекратил с ним всякое общение, пока несколько месяцев назад и спустя более сорока лет после их последней встречи друг юности не подошёл к бывшему губернатору Калифорнии на пресс-конференции,

"и он очень мне обрадовался".



Всё это он рассказал мне, кажется, прежде, чем назвал своё имя -Роджер Филд, -пояснив, что мечтает установить рекорд как самое известное частное лицо, и с этой целью, разъезжая по всему миру, всем рассказывает историю своей дружбы со Шварценеггером («а ведь он ещё говорил мне, что я навсегда останусь никем, но это он только в штуку») и демонстрирует фотографии знаменитостей, стоящих в обнимку с ним или прижимающих к груди его гитары- «я покажу вам, вот Пол Маккартни, вот Джаггер, вот Фрэнк Заппа». По-видимому, Роджер не слишком далёк от осуществления своей цели- число посвящённых ему публикаций, вышедших в 67-ми странах, перевалило за тысячу, а предметом его особенной гордости является 17-кратное появление в «Плейбое»- американском, английском, немецком, итальянском, бразильском, монгольском…

-Я не знал, что в Монголии выходит «Плейбой».

-Я вас не обманываю! Сейчас загружу фотографии.

-Что вы, конечно же, я верю.

-Подождите минуту! Тупая машина… Вы знаете такое московское издание, «МК»? У них выходило большое интервью со мной.

-Да, «Московский комсомолец», очень известное.

-Не думайте, что я вру! Этот проклятая штука ничего не хочет загружать. Дайте ваш адрес, я пришлю вам на почту.

В украинском «Плейбое» о Роджере писали дважды. Но он заверил меня, что для него было бы честью вновь появится на страницах украинского издания- не обязательно, конечно же, «Плейбоя». Так что, если его история заинтересует кого-либо из коллег, могу дать его адрес. И покажу материал из «Московского комсомольца», если кто не верит.

Doerty 17.08.2013 15:39

Re: Наши в Локарно!
 
Мне говорили, что этот фестиваль является в некотором роде новой редакцией Локарно, поскольку впервые проходит под руководством нового арт-директора Карла Чатриана, сменившего на этом посту Оливье Пера. В любом случае, кто-то должен быть ответственен за то, что происходит- после просмотра большинства лент задаёшься вопросом, как такое могло оказаться в конкурсной программе солидного фестиваля.

Вечером в прошлую субботу мы с Астрид и Абду устроили первое торжественное заседание нашего жюри, в марокканском чайном шатре, куда меня уже приводили Абду и Тахар. Вдали от нежного женского слуха Абду объяснил мне дизайн чайника.

-Он специально сделан, как марокканец. Смотри, маленькая голова, большой живот- и длинный зузу, чтобы было легче хватать.

К субботней встрече мы посмотрели ещё три картины. «Гаре дю Норд» Клер Симон воспроизводит будни одного из парижских вокзалов, жизнь его обитателей, о которых не имеют представления спешащие к составам или в город пассажиры- бездомных нелегалов и сбежавших из буржуазных семей подростков, арабов со степенями докторов социологии и философии, вынужденных продавать восточные сладости. В изображении Симон вокзал предстаёт зеркалом постиндустриального общества с его отнюдь не равными возможностями. Но выступающая центральной линией сюжета лав-стори немолодой преподавательницы и аспиранта-араба откровенно слаба и неубедительна, а социальный реализм плохо сочетается с фантасмагорическими эпизодами с призраками, слоняющимися по перрону.

Вслед за этим показали «Нашу Сун-хи» Хон Сан-су, с чьим творчеством я не знаком, но знаю, что он пользуется репутацией одного из наиболее значимых южнокорейских постановщиков. Однако «Наша Сун-хи» может проходить разве что по разряду шутки гения, и то весьма неудачной. История о взаимоотношениях выпускницы кинофакультета с тремя влюблёнными в неё мужчинами снята в эстетике любительского видео, со статичными, лишёнными какой бы то ни было выразительности крупными планами и нарочито грубыми наплывами. Практически всё действие состоит из диалогов героев, которые, сидя за столиками, напиваются и изливают друг другу душу, многословно и бестолково. Удачные реплики и недоразумения между героями обеспечивают некоторый комический эффект, представляющийся единственной ценностью фильма, который ещё можно было бы снисходительно похвалить, если бы его постановщиком выступила неопытная и неуверенная в себе заглавная героиня.

Подчас я ощущаю, в каком трудном положении оказались строители Вавилонской башни. Я уже успел привыкнуть не только получать на итальянском указания, как куда добраться, но и к вступительным приветствиям и обсуждениям, остающимся без английского перевода. И всё же я нахожу весьма необычным, что названия части фильмов остались непереведёнными даже в фестивальном каталоге. Так что оставляю на совести организаторов то обстоятельство, что название последнего субботнего конкурсного фильма я вынужден привести на французском- «Pays barbare». Несложно, впрочем, понять, что речь идёт о варварах- картина Ервана Гианикяна и Анджелы Риччи Луччи посвящена победоносному вторжению войск Дуче в Эфиопию и состоит из смонтированных фрагментов хроники и фотографий.

«Pays barbare» напоминает нам, недовольным поведением эмигрантов, как вели себя –а кое-где ведут себя так до сих пор, -наши европейские братья, осуществляя экспансию в чужие земли. Как известно, сопротивление туземцев, не желавших, чтобы их приобщали к благам цивилизации, было преодолено с помощью бомб с газом, превратившим просторы Абиссинии в пустыню с отравленными реками, заваленную трупами людей и животных. Картина изобличает- собственно, сами отснятые итальянскими конкистадорами плёнки изобличают- всю циничную ложь и абсурдную жестокость тех, кто действительно мог бы нести бремя европейского просвещения и культуры, но вместо этого запятнал европейскую цивилизацию новой массовой бойней, отвагу европейских пионеров- бесславной победой пушек и самолётов над устаревшими винтовками и копьями, религию- малодушием её приверженцев и стремлением насильников и убийц прикрыть её именем свои зверства.

Однако, если тема фильма достойна всякой похвалы, её отражение не выдерживает критики. Уникальные кадры сопровождаются замечаниями самого банального характера о том, какой фашизм-колониализм плохой и как он продолжает жить и сегодня. При этом большинство фраз повторяются по меньшей мере дважды: сначала с напыщенным сарказмом, словно перлы остроумия, и во второй раз- завывающим речитативом, под стилизованный французский шансон. При всём желании картину не назовёшь ни удачным публицистическим высказыванием о главном преступлении итальянского фашизма, ни его поэтическим осмыслением. Отдельные художественные эффекты, вроде пущенной в формате негатива хроники, вызывают чувство неловкости.

Распивая марокканский чай, крепкий и сладкий, как поцелуй юного кинокритика, мы пришли к согласию в оценке всех семи картин и решили оставить в претендентах «Когда на Бухарест спускается вечер» Корнелиу Порумбою, «Выставку» Джоанны Хогг и «Гаре дю Норд» Клер Симон, а остальные безжалостно вычеркнуть. При этом мы сошлись во мнении, что конкурс чрезвычайно слаб и ни один из наших фаворитов не вызывает особенного энтузиазма. Не помню, о котором из них Астрид сказала:

-Давайте найдём режиссёра и скажем, «эй, мы- члены жюри киноклубов и мы можем спасти ваш фильм! Мы перемонтируем его, сократим и сделаем из него шедевр!»

-Да, -согласился я, -короткометражный шедевр.

Астрид повторяет, как радует её наша слаженность и приятное общение, в особенности учитывая то обстоятельство, что на этом фестивале мы предоставлены сами себе. Не слишком уважительное отношение администрации к нашему высокому судилищу («не оплатить наши путевые расходы, не давать нам ваучеров на обеды, не приглашать на вечеринки, не провести для нас экскурсии по городу!..») очевидно и для меня- особенно странно, что мы не имеем права доступа к видео-румам. Маленький, но оставляющий саднящую рану укол- в огороженном для членов жюри секторе мы должны садиться на места сзади, даже в том случае, если передние судейские ряды с креслами повышенной комфортности остаются практически свободными, так что, стоит фильму начаться, мы воровато пересаживаемся к привилегированным коллегам. И всё же я не слишком обращаю на эти вещи внимание, но мои коллеги с их похвальными национальными традициями гражданского неповиновения близки к бунту, то и дело с горечью вспоминая какой-нибудь фестиваль в Флибурге, где киноклубники вместе с членами большого жюри обедают и ходят по музеям и где в их распоряжение предоставляют парочку секретарей-ассистентов.

Следующий конкурсный день начался с симпатичной картины Дестина Кретона «Короткий срок 12» об американском приюте для трудных подростков, воспитанники которого представляют собой различные типы асоциальности и жертв домашнего насилия, а воспитатели, сами недавние подростки, таят за профессиональной выдержкой собственные детские травмы. Этот, что называется, крепко сколоченный, с выразительными героями и остроумными диалогами, фильм стал первой картиной фестиваля, которую аудитория смотрела, затаив дыхание, а на финальных титрах наградила бурными аплодисментами. Фильм был бы прекрасной кандидатурой для получения приза зрительских симпатий, и всё же в нём слишком много клише, расхожих перипетий, на которых, словно на ходулях, движется вполне правдоподобное повествование. Нередко можно угадать не только очередной сюжетный поворот, но и поворот камеры, угадать, чьё печальное лицо предстанет на крупном плане в следующий момент.

О фильме француза Эммануэла Муре «Une autre vie» (как подсказывает фестивальный каталог) Карло Чатриан сказал во вступительном слове, что его изобразительный ряд и атмосфера напоминает ленты Лукино Висконти. При всей моей нелюбви к Висконти сравнение показалось мне обидным. Работа Муре- кондовая мелодрама с любовным треугольником, обмороками и инвалидной коляской. На этой картине аудитории впервые изменила её героическая выдержка- на самых драматических моментах зал разражался хохотом.

Но, честное слово, я предпочёл бы пересмотреть фильм Муре, если бы знал, какое испытание ожидает меня на следующем сеансе. Комедия Дэвида Внендта «Мокрые земли» рассказывает о юной девушке, чьи увлечения, дружеские, семейные и любовные взаимоотношения так или иначе вертятся вокруг её геморроя. Сопряжённые с заболеванием героини переживания обыгрываются с обескураживающе неистощимой фантазией и откровенностью. У меня было несколько определений этой картины, но, боюсь, они могут показаться слишком грубыми тем, кто её не видел и потому не сможет оценить, насколько буквально они отражают то, что происходило на экране. Зал то и дело оглашался брезгливыми стонами, Астрид прятала лицо в ладонях, Абду бормотал что-то по-арабски и жевал ленту бейджика, я же чувствовал себя, как Алекс из «Заводного апельсина» на его тюремном киносеансе. При этом со всей своей эпатажностью и пощечинами общественному вкусу, морали и религии «Мокрые земли» остаются по сути заурядной, сентиментальной молодёжной комедией, хотя должен отдать фильму должное: не так часто, обладая некоторым опытом просмотра фестивального кино, удаётся увидеть что-то, способное произвести на тебя впечатление своей омерзительностью.

Бормоча проклятия и отплёвываясь, я поспешил в на сеанс испанской ленты 1972-го года «Umbracle» из ретроспективы сэра Кристофера Ли. После конкурсной программы фильм оказался для меня таким же спасительным пристанищем, как для заплутавшего в пустыне- оазис с цветущими кактусами, но при этом столь же туманным, как и его название (испанец из ФИПРЕССИ сказал, что это, наверное, что-то на каталанском). Часть сцен представляет собой нечто вроде видеоупражнений на тему заевшей пластинки- женщина снимает трубку, набирает номер и кладёт её обратно пятьдесят, может, сто раз подряд, движения оглядывающегося по сторонам прохожего перемежаются невнятными эпизодами из фильмов Чаплина и Лорела и Харди. Большая часть эпизодов вполне осмысленна, но, вероятно, только автор и Господь Бог знают, как они связаны между собой. В наиболее продолжительной части двое мужчин- испанских кинематографистов, быть может, -один за другим пускаются в длинные объяснения особенностей франкистской цензуры, цитируя параграфы и приводя примеры. Занятно, что один из них, рассуждая о гибельности политических запретов для демократии и культуры, сидел под слащавым портретом Ленина, но, пожалуй, не слишком разумно смеяться над заблуждениями тех, кто мог черпать информацию о практике коммунистического общества главным образом из подобных изображений. Большое впечатление на меня произвело то, что в одном из цитируемых пунктов возбранялись какие бы то ни было нападки на святую католическую церковь, в другом же речь шла о недопустимости показа тесного контакта представителей различных социальных классов и рас. Какой гнусный пример фарисейства- брать на себя функции защитников религии и при этом запрещать следовать основным религиозным догматам.

За лекцией о кинематографе при Франко без всяких сопроводительных комментариев последовал долгий, минут на пятнадцать, фрагмент из фильма о полковом священнике времён Гражданской войны. Если таким образом зрителю хотели продемонстрировать абсурдность религиозной пропаганды, пример был выбран крайне неудачно, поскольку цитируемый фильм показался мне превосходным, эмоционально мощным и по-настоящему хорошо снятым. В первой сцене старший офицер вправляет мозги прибывшему на фронт священнику, совершено расклеившемуся от вида человеческих страданий, убеждая его собраться и показать своей пастве пример выдержки, в следующей проходящее под открытым небом богослужение едва не прерывается атакой вражеских самолётов, однако, в то время как солдаты разбегаются по укрытиям, святой отец осуществляет таинство евхаристии, не обращая внимания на взрывы бомб. В сцене, служащей, как мне кажется, завершением фильма, во время боя на глазах священника погибает его друг, и он, поддавшись порыву, хватает винтовку, но вслед за тем отбрасывает оружие и, встав на возвышающийся над полем битвы холм, творит молитву, благословляя солдат обеих армий.
После последовавшим за этим отрывком сценки с цирковыми клоунами, пытавшимися продать друг другу свои шляпы, на экране наконец снова появился Кристофер Ли, который мелькнул в самом начале картины, побродив по зоологическому музею и став свидетелем похищения людьми в штатском какого-то гражданина, вероятно, кинематографиста левых убеждений. Новая сцена с его участием продолжалась не больше десяти минут, однако вполне оправдывала включение этого фильма в ретроспективу. Ли изображает себя самого, явившегося на испанскую киностудию. Ему предлагают прочесть поэму, которую, пожалуй, каждому хотелось бы услышать в его исполнении- «Ворона», -что актёр и делает, совершенно блестяще, а вслед за этим исполняет арию, кажется, второстепенного персонажа из «Дона Карлоса», жестикулируя с необыкновенным обаянием и комизмом. Я вспомнил, как он говорил на мастер-классе, что лучше всего ему удаются комедийные роли, хотя он и не способен доказать это продюсерам.

Замечу вскользь, что из-за одного этого мастер-класса стоило приехать в Локарно. Разумеется, я был бы счастлив, даже если бы Кристофер Ли просто поднялся на сцену и помахал рукой, что уж говорить о полуторачасовой встрече. Ли со своей харизмой, степенным произношением и аристократической самоиронией казался удивительно похожим на созданные им экранные образы, но только со знаком «плюс» там, где у них обычно стоит «минус». В отличие от многих икон готического жанра (наподобие упомянутого им «бедного Бела Лугоши»), пытавшихся воспроизвести в жизни инфернальное обаяние своих героев, Ли демонстрировал приверженность традиционным ценностям, религиозным и семейным. Нельзя было не заметить, с какой прочувствованной сердечностью он говорит о коллегах, Борисе Карлоффе, Винсенте Прайсе и, в особенности, Питере Кушинге («great actor and my dear dear dear friend»). Только после завершения встречи, когда он раздал несколько автографов и удалился, поддерживаемый с обеих сторон, стало очевидно, как он стар. Я был среди тех, кто подскочил с протянутыми ручками.

–Пожалуйста, это, -бормотал парень рядом, раскрыв фестивальный каталог на чистых страницах для заметок, -о, пожалуйста!..

-Кому?

-О, не имеет значения!

-Нет, -сурово отозвался сэр Кристофер, -только персонально.

-Сэму…

-Александру, пожалуйста.

-Алессандро…

Я не возражал против того, что предстал ему итальянцем, но испытывал некоторую неловкость- чувствовалось, что ему трудно писать, а его взгляд утратил пронзительность и казался рассеянным, почти невидящим.

После «Umbracle» я столкнулся на улице с Козимо, который предложил пропустить по стаканчику граппы. Он спросил, как мне конкурс, и я попытался передать выражение, которое в этих случаях употреблял мой дорогой покойный дедушка: «Ни в п…, ни в Красную армию».
Козимо выглядит озадаченным.

-А я знаю похожее слово, -и произносит с пугающим отсутствием акцента: -«…ц». Что оно означает?

-Что с миром что-то не так.

Оказывается, он только что посмотрел армянскую документальную ленту о жизни в Советском Союзе. Козимо просит меня прояснить некоторые детали, и в конце концов речь заходит о русской литературе.

-А знаешь, какое произведение у меня любимое? Я читал его, наверно, сто раз. Толстой написал его, потому что любил в детстве «Пиноккио», но потерял книгу и захотел её воспроизвести. Знаешь, о чём я?

-Знаю, -говорю, -«Буратино» был первой книгой, которую я прочёл в своей жизни. Но, мне кажется, ты не знаешь, который из Толстых её написал.

-Я думал, Лев… А что, их много?

-По самым скромным подсчётам, пять, -и подробно рассказываю о каждом.

Мы выходим из бара и говорим друг другу «чао», но он останавливает меня жестом и старательно произносит:

-Алексей Николаевич.

Я киваю. Он довольно улыбается и уходит.


https://scontent-frt3-1.xx.fbcdn.net...4d&oe=58163AC5

Каспар Хаузер 18.08.2013 00:31

Re: Наши в Локарно!
 
Искренне надеюсь, что на счет Хон Сан Су киноклубники ошиблись: его киноалкоголики преследуют меня постоянно, а персонажи других титулованных режиссеров часто похожи на лакеев, двигающихся лишь пока хозяин смотрит на них (я беззастенчиво ворую метафору Набокова-Барабтарло). Я многое у Хон Сан Су смотрел и не увидел не одной дурной картины, притом что к Азиатскому кинематографу я отношусь чрезвычайно настороженно, не поминая лихом лишь Одзу (поминать лихом Одзу также не разумно, как плевать в Брессона).
«Нашу Сун-хи» - мой фильм из разряда «Ожидаемые фильмы»

Добавлено 18.08.2013 в 01:31 / Предыдущее сообщение было написано 17.08.2013 в 17:14

Влезу. Итоги (from Cineticle)

Основной конкурс

Золотой леопард:
«История моей смерти» (Historia de la meva mort), реж. Альберт Серра
Специальный приз жюри:
«А что теперь? Напомни» (E Agora? Lembra-me), реж. Жуакин Пинту
Лучший режиссер:
Хон Сансу («Наша Сунхи»/ U ri Sunhi)
Лучшая актриса:
Бри Ларсон (Short Term 12)
Лучший актер:
Фернандо Басилио («Немой»/ El Mudo, реж. Даниэль и Диего Вега)
Специальное упоминание:
Short Term 12, реж. Дестин Креттон
Tableau Noir, реж. Ив Йерсин
Приз FIPRESCI:
«А что теперь? Напомни» (E Agora? Lembra-me), реж. Жуакин Пинту

Программа «Режиссеры будущего»

Золотой леопард:
Manakamana, реж. Стефани Спрей, Пачо Велес
Лучший режиссер:
Побережье смерти (Costa da morte), реж. Луис Патиньо
Приз жюри:
Овца (Mouton), реж. Жель Деру, Марианн Пистоне
Специальное упоминание:
По реке (Sai nam tid shoer), реж. Нонтават Намбенчапол

kirai 19.08.2013 20:11

Re: Наши в Локарно!
 
http://lenta.ru/articles/2013/08/19/locarno/

Что на фестивале в Локарно заслуживало проката в России: выбор «Ленты.ру»

Doerty 21.08.2013 08:43

Re: Наши в Локарно!
 
некий перо, мои коллеги по жюри были знакомы с его творчеством и весьма хорошо к нему относились, а вот конкурсную ленту восприняли с разочарованием. И я должен признаться, что, к своему стыду, выяснил, что тоже видел его картину- "В другой стране", которая мне по-настоящему понравилась. Самое обидное, что, когда я смотрел "Нашу Сун-хи", я вспоминал о "Другой стране" по какой-то не вполне ясной стилистической ассоциации, но из-за прискорбного невежества был уверен, что это другой режиссёр.

kirai, большое спасибо за ссылку. Она порадовала меня чрезвычайно, не только из-за самого текста- с весьма, на мой взгляд, спорными оценками некоторых лент и безусловно интересного, -но и из-за того, что она, как я понял, написана человеком, о котором (если быть точным, об упоминании которого) я собираюсь упомянуть в конце своего фестивального дневника. Дневник, впрочем, безнадёжно опоздал, ну, и что за беда- я продолжу так, будто призы ещё не розданы, а я ещё не вернулся и добросовестно отсматриваю конкурсную программу.

...Ну, да что нам в том за дело,
Год ли, два ли пролетело,
Ведь за ними не бежать-
Станем сказку продолжать.


С понедельника конкурсная программа словно пытается начать новую жизнь. Первый же фильм, швейцарская «Доска» Ива Ерсена, вызвал бурное удобрение у публики, почти до отказа заполнившей зал на три тысячи мест. Эта документальная картина рассказывает об одном годе из жизни провинциальной начальной школы, возглавляемой гениальным педагогом, который, открывая воспитанникам мир ощущений и абстрактных образов, превращает процесс обучения в настоящее развлечение. Большинство воспитателей и учителей из моего советского детства, как представляется моему субъективному травмированному воображению, могли бы сделать успешную карьеру в системе концлагерей, но, думаю, далеко не я один во время просмотра сожалел, что у меня не было подобного учителя. Мне ещё не приходилось видеть, чтобы дети с такой искренней радостью приступали к занятиям, как ученики из «Доски», которые в ходе школьных будней пробовали различные плоды, работали в столярной мастерской, пасли коров и рассуждали о Боге. Финал фильма оказался печальным- несмотря на протесты местной общины, школу, по некоей необъяснимой причуде властей, закрывают. Слёзы детей и родителей на прощальном вечере сменились громом аплодисментов на финальных титрах, когда на сцену вместе с режиссёром поднялся главный герой ленты вместе со своими бывшими учениками.

Нужно отдать должное мастерству авторов, сумевших добиться от своих героев абсолютной естественности- дети болтают, ссорятся, участвуют в проказах без всякого позёрства, будто совершенно не замечая камеры. И всё же, несмотря на их обаяние, мне показалось, что этой почти двухчасовой картине, представляющей череду отдельных сценок, чрезвычайно милых и забавных, но несколько утомительных в целом, не повредил бы некий сюжетный каркас, например, в виде внятной линии с историей закрытия школы.

В перерыве между сеансами Абду спросил, сколько у нас получает школьный учитель. В качестве ответа я слегка преувеличил зарплату подруги, преподающей в университете Шевченко.

-В неделю?

-В месяц.

Абду помолчал.

-Извини, мой английский очень плох… - он достал листок и ручку. –«Хандред»- это 1000?

-«Хандред»- 100.

-О-ля-ля… Как такое вообще может быть? Я своей дочери даю 20 евро в день на карманные расходы. Это что же получается… Моя 16-летняя дочь зарабатывает больше украинского учителя? Я преподаю кино- правда, в университете, -и получаю полторы тысячи евро. Не так много, конечно- приходится подрабатывать на телевидении и в журналах.

На сцену поднимается съёмочная группа следующей картины, «Тоннера» француза Гийома Брака. Абду приставляет ко рту ладонь и кричит:

-Вив ля Франс!

Я повторяю его возглас, борясь с предательской завистью к мрачному наследию колониализма.

«Тоннер» рассказывает о рок-музыканте лет тридцати пяти, который, пройдя до середины земную жизнь, оказывается в тёмном лесу неудач и рефлексий. Вероятно, он талантлив и может похвастаться некоторой популярностью в узком кругу- его узнают в провинциальном баре и называют его последний альбом превосходным, что, впрочем, приводит его в некоторую растерянность. Как бы то ни было, для работы над следующим альбомом парижские студии для него слишком дороги, и он приезжает к отцу в родной Тоннер. Очевидно, что в Париже его никто не ждёт, и встреча с юной журналисткой, явившейся брать интервью у столичного музыканта, оказывается весьма кстати. Этот будто случайный роман становится началом серьёзного увлечения и, похоже, чем-то даже более значимым, чем любовная страсть. Очаровательная и неуверенная в себе, неловко, по-детски эгоистичная девушка оказывается для героя, чьим честолюбивым мечтам о рок-н-ролльной славе не суждено было сбыться, разочарованного и разуверившегося, не нашедшего утешения в личной жизни, неким последним шансом, оправданием всех поражений и свидетельством, что ему ещё по силам изменить свою участь. Их отношения складываются прекрасно и его надежды кажутся вполне обоснованными, и потому её неожиданное, без всяких объяснений и видимых причин, исчезновение предстаёт не просто самой горькой потерей, но той «последней каплей горя», что переполняет чашу страданий, которые герой способен вынести. Его попытки вернуть возлюбленную жалки и неприглядны, однако, как действия любого одинокого, раздавленного несчастьями существа, отчаянно сражающегося за свою жизнь, не могут не вызывать сочувствия, особенно у тех, кто сам когда-либо ощущал себя загнанным, уничтоженным личными и профессиональными неурядицами и кого лишь чувство стыда и здравый смысл спасали от подобных нелепых усилий.

При всём драматизме сюжетных поворотов и психопатических припадках центрального персонажа повествование сохраняет нежную трагикомическую тональность и остаётся убедительным благодаря превосходно выписанным характерам и блестящему актёрскому исполнению. Как мне показалось, многие фестивальные завсегдатаи- в том числе Абду- восприняли картину как очень милую, приятно разнообразящую скучный конкурс, но, в общем-то, необязательную мелодраму. Для меня же «Тоннер» стал не просто увлекательной историей о симпатичных и узнаваемых героях, но по-настоящему мощной драмой о взаимоотношениях художника и общества, в котором он чувствует себя невостребованным, ненужным, и о его борьбе с собственными разочарованиями и сомнениями, способности смириться, обрести душевное спокойствие, даже когда все надежды, кажется, терпят окончательный крах.

Учитывая, что «Тоннер» является полнометражным дебютом режиссёра, я был бы очень рад увидеть картину в конкурсной программе «Молодости».

Последним в этот день фильмом международного конкурса стал «Странный цвет слёз твоего тела» Элен Катте и Бруно Форзани. Снятый и смонтированный с какой-то избыточной изысканностью, эта лента- на что указывало уже название, -оказалась упражнением в стилистике джалло, изобилующим ссылками на классику жанра от «Топора для новобрачной» Марио Бавы до «Суспирии» Дарио Ардженто и при этом действующим на нервы своим пышным парадом аттракционов с гламурными кровопусканиями, звуковыми эффектами и нарочито невнятным сюжетом. При всей фантазии и техническом мастерстве фильм показался мне досадным позёрством, годящимся скорее для рекламных роликов, чем для кинокартины.

После этого я отправился на короткометражку Жан-Мари Штрауба «История Мишеля Монтеня», хотя меня насторожила похвала Карла Чатриана, размещённая в фестивальном журнале: «…В фильме слова французского автора всё ещё способны трогать, несмотря на расстояние, которое они преодолели», -как будто слова Монтеня нуждаются в кинематографических уловках, чтобы трогать, а расстояние в четыреста лет является серьёзной преградой для литературной классики. В картине раз за разом чередовались три сцены- с некой дамой, задумчиво сидящей рядом с памятником Монтеню, с чёрным квадратом, очевидно, символизирующим глубь преодолённых веков, и с этой же дамой, довольно бесцветно читающей книгу- по всей видимости, «Опыты», но, поскольку фильм не сопровождался английскими титрами, не могу утверждать с уверенностью, что это не были «Максимы» Ларошфуко или, скажем, французский перевод «Анны Карениной».

Этим вечером мне изменила выдержка- я поверил фестивальному волонтёру, что «пардобус» больше не ходит, и отправился на стоянку обычного автобуса. Но здесь меня ожидал ненавистный автомат. Я переключил табло на английский, но это не слишком прояснило ситуацию- нужный пункт предлагалось выбрать между «Коротким путём», Лугано, Беллинзоной, Медрисио/Чиассо, «Зоной 300» и «Зоной 300+310». Я знал, что Беллинзона- точно не туда, так что шансы купить правильный билет до родной Асконы можно было оценить как один к пяти. Я спросил у девушек на остановке, можно ли приобрести билет у водителя, и они уверили меня, что можно. Однако водитель подошедшего автобуса, которому я робко протянул несколько монет, со словами про «но каса» и «уно аутоматика» сурово указал в сторону будки с аппаратом.

-Но капито аутоматика! –взмолился я и ссыпал франки в углубление для мелочи на водительской перегородке.

Водитель недовольно покачал головой, и я уселся. Однако, уже закрыв двери автобуса, он подозвал меня снова и жестом приказал взять деньги обратно:

-Но каса!

Doerty 23.08.2013 11:17

Re: Наши в Локарно!
 
На обычно безлюдной остановке неподалёку от моего отеля стояла красивая голубоглазая крашенная блондинка лет пятидесяти в широкополой соломенной шляпе, окружённая многочисленными сумками, корзинками и пакетами, из которых торчали букеты, батоны, хвостики ананасов. Она приветливо улыбнулась, в чём не было ничего необычного- народ тут такой своеобразный, что стоит посмотреть на человека, как он произносит «бонжорно!», да ещё рукой тебе помашет. Некоторое время она с явным интересом ко мне приглядывалась, потом спросила что-то о номере автобуса до Локарно. Я ответил, что не могу ничего ей подсказать, поскольку не разбираюсь в местном транспорте и жду специальный фестивальный рейс.

-Вы… русский?

-Да, украинский русский.

Ну, а она вот уже два года живёт в Швейцарии, после двадцати лет, проведённых в Соединённых Штатах. Ездила за покупками на местный рынок, хотела порадовать мужа- вот, купила ему цветы. Очень красивые, говорю. Спасибо, отвечает. Она не знает, как они называются- ей смогли сказать только итальянское название, которое тут же вылетело из головы, но эти и вот эти понравились ей больше всего. Она надеется, что мужу они тоже понравятся. Её муж тяжело болен. У него саркома- она не помнит, есть ли в русском такое слово. Он очень страдает, почти не может спать, ежедневные процедуры, которая она осуществляет сама, так для него мучительны, хотя она научилась делать это лучше любой медсестры, обезболивающие пилюли помогают плохо. Он держится очень мужественно, не показывает, как ему больно, но она же чувствует. Она так боится, что он умрёт. Вы знаете, он до сих пор встаёт, даже ходит. Это такой могучий, красивый мужчина, два метра роста, и настоящий джентльмен, благородный и бескорыстный. Он ведь согласился жениться на ней, только чтобы помочь остаться в Америке, он ведь понимал, из какой страны она приехала- с фиктивного брака, вот как начались их отношения. Они жили так счастливо, он занимал важный пост в нефтяной компании, получал огромные деньги, но дело-то не в этом, вы же понимаете. Только бы Господь Бог сделал так, чтобы ему стало лучше. После того, как ему пришлось уйти с работы, после всех этих ужасных операций, у него ничего не осталось. У него куча родственников в Америке, дочь, такого же возраста, как она, они все сосали из него деньги, а теперь никто не хочет ему помочь, его сестра, у неё миллионы, миллионы, а она предложила ему отправиться в дом для престарелых, вы можете себе такое представить. Впрочем, у неё самой ситуация не лучше, у неё ведь сын в России, и ему ничего от неё не нужно, кроме денег. Но она не хотела бы говорить об этом. Сейчас она думает только о том, как бы ему снова не стало хуже, хотя куда уж хуже. Она так боится, что он умрёт. Господь Бог помог им найти такого замечательного врача здесь, в Швейцарии, после этих американских бездарей, которые сделали с ним такое. В Швейцарии просто поверить не могли, как это могло произойти в престижной клинике. С Божьей помощью она ещё отсудит у них компенсацию, проклятые америкосы. А им теперь помогает друг её мужа, бизнесмен из Москвы, представляете, какие люди бывают, и ещё правительство Швейцарии, они оплачивают часть медицинских услуг и выделяют деньги на сиделку, но ей не нужна никакая сиделка, она сама способна о нём позаботиться, вот разве что когда она уезжает, как вот сейчас. А ещё им так помог старичок, с которым они жили, адвокат из Америки, решил провести последние годы в Швейцарии, пустил их к себе, а она за ним ухаживала. Какой это был чудесный человек, он стал ей просто как отец. Он умер полгода назад, а она всё никак не может себя заставить расстаться с урной с его прахом, не может подумать о том, чтобы сунуть его в стену.

Подошёл её автобус, и я помог занести покупки. Она положила на колени сумку с букетом и махала мне, пока автобус не тронулся.

Следующим конкурсным фильмом стала «Кровь» Пиппо Дельбоно, итальянского театрального режиссёра, известного своими новаторскими постановками. Он произвёл на меня очень сильное, неоднозначное впечатление, от которого мне хотелось бы освободиться, и для этого, с вашего позволения, я расскажу о его содержании достаточно подробно, тем более, что не слишком верю в возможность его показа в наших краях- хотя, на мой взгляд, картина могла бы украсить ДокуДейзы.

Эта документальная лента начинается с рассказа о дружбе режиссёра с Джованни Сенцани, одном из лидеров Красных Бригад, получившем пожизненный срок за убийство, но освобождённом после 23 лет заключения. Они познакомились уже после выхода Джованни из тюрьмы. В молодости Пиппо был далёк от политики и имел весьма смутное представление о Красных Бригадах- судебная хроника, на которой Джованни, теперь кажущийся безобидным седоусым стариком, предстаёт молодым революционером с горящим недобрым огнём глазами и руками, по счастью, скованными наручниками, производит на него устрашающее впечатление.

-Моя сестра, -говорит Джованни, -часто повторяла, что настанет день, и я разочаруюсь в том, что делаю. Но она умерла раньше, чем это произошло.

Супруга Джованни, Анна, также осуждала его выбор вооружённой борьбы, считая его преступным и нелепым, но это не мешало ей оставаться преданной возлюбленной и другом- в годы, когда Джованни прятался по конспиративным квартирам, во время его долгого заключения, окончания которого она успела дождаться, несмотря на неблагоприятные диагнозы своих врачей. Главная женщина в жизни Пиппо, его мать Маргерита, вообще весьма неодобрительно относилась ко всем представителям левого движения- она навсегда составила о них представление после того, как лет пятьдесят назад во время участия в религиозной процессии длинноволосый юноша обозвал её уродливой фанатичкой.

Пиппо долго снимает- как и в большей части фильма, довольно неуклюже, такое ощущение, будто на мобильный телефон, -рассуждения матери, прикованной к постели последней стадией рака, о Божественных знамениях и проповедях Августина Блаженного. Вслед за этим он узнаёт о кубинском чудодейственном противораковом препарате, «Голубом скорпионе», которое в Европе можно достать только в посткоммунистической Албании. Попросив у матери разрешения оставить её ради важной деловой поездки в Париж («конечно, дорогой, поезжай, только возвращайся побыстрее, если получится»), он отправляется в Тирану и колесит по её уродливым, запущенным улицам в поисках нужной аптеки, препираясь с таксистом, который то и дело спрашивает у него дорогу.

-Ох, кончится тем, что я окажусь в публичном доме. Что значит куда ехать?! Я первый раз в этом городе. Здесь же сплошной хаос. Если бы я знал, куда ехать, зачем бы я брал в такси? Я закончу в борделе…

Но вот аптека найдена, Пиппо взбегает по обшарпанной лестнице без перил, аптекарша озадачено барабанит о стойку выкрашенными в зелёный лак ногтями, и наконец вожделенная коробочка с красующимся на этикетке голубым скорпионом опускается в его карман.

Уже в своей машине, двигаясь по шоссе от аэропорта, Пиппо снимает на камеру руку, сжимающую руль и айфон, на котором сменяют друг друга фотографии Че Гевары, и победоносно распевает песню о славном команданте родины голубого скорпиона.

Эта сцена, на которой под повторяющиеся "Aqui se queda la clara, la entrenable transparencia" зал покинуло с полсотни человек, кажется мне ключевой для картины, посвящённой тому, что остаётся с нами, когда все наши битвы проиграны, надежды развеяны, когда наши кумиры развенчаны и сброшены с пьедесталов нами же самими, и образы идеологических идолов- чьих-то жертв, чьих-то палачей, чьих-то возлюбленных, -воспринимаются лишь как декорации для нашей последней иллюзии- будто мы способны помешать уходу тех, кого любим.

Пиппо снимает мать, уже не способную открыть глаза, но продолжающую обсуждать с ним проповедь Святого Августина, снимает её мёртвое тело, вытянувшееся на больничной койке.

-Да выключи же камеру!.. –слышится чей-то шёпот, будто вторя мысленному призыву зрителей.

-Нет, -шепчет Пиппо.

В последовавшей за больничными мытарствами сцене задумчивое и печальное лицо Джованни воспринимается поначалу как выражение скорби в связи со смертью матери его друга. Голос Пиппо за кадром сообщает, что через три дня после Маргериты умерла Анна. Джованни начинает говорить, но не об Анне и не о Маргерите, а о человеке, в убийстве которого он принял участие. Об убийстве боевого товарища, ставшего предателем, убийстве, как ни посмотри, вполне оправданном, если и не в качестве возмездия, то как самозащита- но которое, по сути, ознаменовало конец их организации, конец их веры в свою правоту.

Фильм начинается и заканчивается торжественной процессией, организованной в память жертв землетрясения в Л’Акуиле, в рядах которой политические противники бок-о-бок шествуют к могилам своих близких.

Представленное со столь радикальной искренностью свидетельство о способности творчества помогать нам справляться с болью наших утрат вызвало многочисленные упрёки в спекуляции на душевных страданиях, «эмоциональной порнографии», как выразился один из рецензентов. Однако главные обвинения обрушились на картину Дельбоно в связи с участием Джованни Сенцани, которое якобы становится оправданием и прощением терроризму, хотя мне трудно представить более убедительное доказательство бесполезности, трагической бессмысленности террора, чем образ человека, некогда готового убивать ради своих идеалов и мужественно подвергавшегося ради них смертельной опасности и жестоким пыткам, но в конце концов разуверившегося и в своих целях, и в своих средствах. Поднятый в прессе скандал сопровождался руганью в адрес лиц, ответственных за выделение средств на картину, в частности, из бюджета общественного итальянского телевидения «РАИ», а характерным для отношения к фильму локарнской публики инцидентом стал демонстративный отказ президента фестиваля жать руку Сенцани, приехавшего в числе членов съёмочной группы.

Однако я и мои коллеги, оказавшиеся, как было сказано выше, в некоторой изоляции от фестивальной жизни, узнали обо всём этом значительно позже и потому не руководствовались в своих достаточно бурных обсуждениях желанием поддержать опальную картину. Так что в конце концов сообщения об атаках на Дельбоно и его команду стали для нас лишним поводом считать удачным своё решение от имени Федерации киноклубов назвать «Кровь» лучшим фильмом международного конкурса.


https://latjc.files.wordpress.com/2013/08/sangue.jpg

Doerty 25.08.2013 12:32

Re: Наши в Локарно!
 
Астрид показала свою переписку с главой отдела аккредитации, которой она высказала всё, что думает об отношении к членам жюри Федерации киноклубов на кинофестивале в Локарно, отдельно упомянув о бедственном положении её коллег- сама-то она, мол, швейцарка и может о себе позаботиться, но каково несчастным гостям из Марокко и Украины, которым не оплатили проезд, и теперь бедняги живут впроголодь, на одних завтраках, так их ещё и на вечеринки не приглашают, где они могли бы знакомиться с важными представителями киноиндустрии и способствовать таким образом развитию своих национальных кинематографий. Глава отдела аккредитации кроет жалобы о питании козырным тузом: "Не забудьте, что Вы и Ваши коллеги приглашены на торжественный ланч в магистрат. Подойдёт ли Вам четверг?"

Нехотя проявляю пролетарскую солидарность и пишу главе в том духе, что, дескать, не хочу, чтобы ситуация выглядела так, будто одна Астрид капризничает, а остальные всем довольны, и перечисляю наши горькие обиды: отсутствие информации и приглашений, запрет на доступ в видео-рум, в пресс-центр с компьютерами и на сидение на мягких судейских креслах (чтоб их черти взяли). Посетовал, что я, мол, киножурналист, о чём указывал в фестивальной анкете, однако не просил о дополнительной журналистской аккредитации, полагая, что статус члена жюри обеспечит меня всем необходимым, но о, как жестоко я ошибался. Завершил многословными благодарностями за приглашение на столь превосходно организованный фестиваль.

В ответе, проигнорировав большую часть жалоб, мне написали, что о, как жаль, вы так важны для фестиваля именно в качестве члена жюри и вы, конечно же, имеете право посещать видео-рум, а также пресс-показы, хотелось бы знать, кто сказал вам обратное. Я мог бы многое сказать на этот счёт, поскольку в первый раз мне дали от ворот видео-рума поворот ещё в письме из гостевой службы, с которой я связывался в Киеве. Разумеется, я с лицемерным великодушием ответил, что теперь это, мол, не важно и как прекрасно, что это лёгкое недоразумение благополучно разрешилось, а своё раздражение выразил, заметив, что о времени и месте пресс-показов, которые, как оказывается, мы также можем посещать, мы не получаем никакой информации.

Очевидно, на другом конце кабеля тоже стало трудно сдерживать эмоции- мне указали, что у меня был номер телефона и и-мейл и что мне следовало позвонить, если меня что-либо не устраивало, а вообще, «с нетерпением жду нашей встречи после оглашения вердикта». Не поддаться искушению и написать, что глаза б мои на тебя не глядели ни до, не после оглашения, помогла только мысль, что глава отдела едва ли больше моего желает перенесения знакомства в офф-лайн. Так что я ответил собеседнику, что он совершенно прав, я просто полагал, что если я не получаю какой-либо информации и вынужден сталкиваться в своей работе с запретами, то это нормальное положение вещей и никакие звонки и письма не помогут этому, подобно тому, как никакие письма не помогли нам занять удобные кресла. Очевидно, ответить на это можно было только грубостью, поскольку от ответа глава отдела аккредитаций воздержался. По счастью, это был последний наш контакт, обещанная долгожданная встреча так и не состоялась, что избавило нас обоих от фальшивых расшаркиваний.

Альберт Серра, режиссёр следующей конкурсной картины, «История моей смерти», сказал в предварившем показ 2,5-часового фильма выступлении, что хронометраж, конечно, внушительный, но, если досмотреть фильм до конца, всё будет хорошо.

Аудитория, очевидно, знакомая с репутаций Серра как одного из наиболее беспощадных к зрителю современных режиссёров, ответила на шутку смехом и аплодисментами.

Центральный персонаж картины, блестяще сыгранный каталонским поэтом Висентом Алтайо- аристократ конца 18-го века, который, как я узнал ближе к концу фильма из обращённого к нему приветствия (хотя понять это следовало уже по названию), никто иной, как Джакомо Казанова. Мне же он больше напомнил Гюисмансова дез Эссента, но только его десадовский вариант- удалившийся от мира либертин, гедонистический отшельник, чьё одиночество разделяет в его огромном поместье лишь челядь. Чтение, поглощение пищи, секс, испражнение, каждый связанный с его жизнедеятельностью процесс вызывает у него живейшую радость, он наслаждается ощущениями, прикосновениями, цветами и звуками, а его слуги, как и вообще все люди, представляются ему чем-то вроде говорящих машин, нужных лишь для того, чтобы поддерживать его жизнь и служить его удовольствиям. Смех, которым он то и дело сопровождает свои занятия, похож на чириканье птицы, самозабвенно радующейся бытию, при этом он ощущает себя центром вселенной, с особенным презрением отзываясь о религии и о её приверженцах.

Крошечный мирок героя ленты Серра предстаёт апофеозом европейской аристократии, которая со своим пышным материализмом и беспечным безбожием вот-вот споткнётся о порог революционной эпохи. Подобное существование, лишенное иного содержания, кроме чувственных удовольствий и интеллектуальных упражнений, вызывающе, горделиво бесполезное, заставляет меня испытывать странную смесь сострадания и симпатии. Я бы не имел ничего против, если бы герой до конца фильма оставался добровольным узником своего сада земных наслаждений. Точнее, я бы это предпочёл, поскольку, когда на исходе первого часа ленты Казанова зачем-то отправился в путешествие в Карпаты, повествование перестало быть для меня чем-то завораживающим. Впрочем, поначалу я даже обрадовался, поскольку ожидал увидеть гуцулов. Однако гуцулы так и не появились, вместо них в сюжете возник чернобородый, тёмноглазый господин, облачённый в подобие сутаны, так что я поначалу принял его за священника, пока он не стал уговаривать служанку Казановы уйти жить к нему в замок, «где нет места христианству». Всё разъяснилось ближе к концу, в сцене, где служанка и бородач оказались в живописной лесной глуши- бородач вдруг издал страшный рык, который вовсе не испугал служанку, из прокушенной шее которой стекала кровь. Тем временем Казанова продолжал беззаботно склонять к сожительству безропотную прислугу и разглагольствовать об античных поэтах, для зрителей же было очевидно, что герою не суждено покинуть Карпаты.

Дракула, с которым в конце концов пришлось познакомиться Казанове, может восприниматься как воплощение исторических катаклизмов, разрушивших старую Европу, воплощение голодного, нищего, унижаемого люда, в котором, после веков пребывания в положении рабочей скотины, проснулся дикий зверь, который ворвался в сады Версаля и залил его аллеи голубой дворянской кровью. Однако я предпочитаю думать об этом как о встрече атеиста и дьявола- ещё более неожиданной и трагической, чем встреча дьявола и богоборца. Впрочем, драматургическая вялость картины способствует многообразию трактовок.

Сам Альберт Серра, отвечая на вопрос, зачем в его фильме о Казанове появился Дракула, заметил, что его никогда не интересовала вампирская тема, что он даже не смог прочесть роман Стокера, который показался ему нестерпимо скучным, просто, в ходе подготовок к съёмкам, когда решено было по какой-то производственной необходимости снимать фильм на Карпатах, один из продюсеров предложил режиссёру ввести в действие графа-кровопийцу. «И я подумал- почему бы и нет?»

Это объяснение, увы, весьма правдоподобно- после вступительной части, описывающей жизнь в поместье Казановы, происходящее в картине Серра своим рыхлым, апатичным действием, невнятным сюжетом и бесцветностью характеров (большинство героев просто невозможно отличить друг от друга) стало походить не на связную киноисторию, а на вырезанные сцены, отправленные в монтажную корзину из-за своей бесцветности и случайности сюжетных поворотов.

На обещанном ланче в магистрате- еда была столь скверной, что можно было только посочувствовать локарнским градоначальникам, -я познакомился с членом ФИПРЕССИ из Испании, немолодым господином, державшимся с трогательно старомодным высокомерием. Когда я спросил, из какой части Испании он родом, он ответил, что, вообще-то, является уроженцем Аргентины. Я пробормотал несколько восхищённых слов о великой аргентинской культуре, отдельно упомянув Борхеса, на что он только важно кивнул. Через некоторое время, когда я стоял у очереди к мороженому, он встал неподалёку и несколько минут бросал на меня будто случайные взгляды, потом наконец подошёл и спросил, действительно ли мне нравится Борхес. Получив подтверждение, он улыбнулся и сказал, что, вообще-то, был знаком с Борхесом ещё до рождения- его дядя был одним из двух лучших друзей великого писателя. "Это был очень жизнерадостный, общительный человек. Знаете, ведь он почти не говорил о литературе". Я сказал, что мне всегда казалось ошибочной репутация Борхеса как сухого интеллектуала, чья проза лишена эмоциональности.

-Какой там сухой интеллектуал! -воскликнул мой собеседник. -Это была одна из самых страстных натур, с которыми я был знаком. Вы знаете, он ведь постоянно влюблялся. Вся его жизнь- история бурных любовных романов. Вы читали "Дневник" Биой Касареса, посвящённый ему? Не знаю, переводили ли его на русский. Если он вам попадётся, обязательно прочтите- Борхес предстаёт там с совершенно неожиданной стороны.

Я выразил сожаление, что это произведение, увы, пока осталось без перевода. А вернувшись в Киев, обнаружил в почтовом ящике июльский номер "Иностранной литературы" с фрагментами из борхесовского дневника Биой Касареса.

Doerty 29.08.2013 00:09

Re: Наши в Локарно!
 
Оставшиеся пять конкурсных картин не произвели на меня сильного впечатления, так что опишу их конспективно.

«Мэри, королева шотландцев» швейцарца Томаса Имбаха- костюмированная тягомотина, созданная «по мотивам книги Стефана Цвейга», но Цвейг там и рядом не сидел. Пользуясь случаем, хотел бы порекомендовать одно из наиболее интересных- историческую сомнительность образа невинной шотландской королевы, попавшей в руки безжалостной Елизаветы, выносим за скобки, -обращений к теме: http://rutracker.org/forum/viewtopic.php?t=1557822

«Реальность» Киоши Куросавы- неудобоваримая смесь «Вечного сияния чистого разума» и джей-хоррора- герой пытается пробудить возлюбленную от летаргического сна, бродя вместе с нею по жутким закоулкам её воспоминаний. При появлении обитателей этого мира, уныло шагающих субъектов, грубо загримированных под мертвецов- «философских зомби», -зал не мог сдержать смеха.

«Заводь» Шинжи Аойямы- в общем-то, неплохая драма о подростке, который пытается бороться с передавшейся от отца тягой к сексуальному насилию. Но сюжетные повороты, разрешения конфликтов казались мне подчас просто невыносимо схематичными, искусственными.

«Сентиментальное воспитание» Жулио Брессане- экспериментальная картина, практически полностью состоящая из монологов экзальтированной дамы средних лет, обращённых к восхищённо внимающему ей юноше. Её речи насыщены путанными и высокопарными разглагольствованиями об искусстве, действие разворачивается в комнатах, обставленных пышным антиквариатом, но зрителю понятно, что культурные артефакты не более чем декорация истории об одиночестве и отчаянных попытках сближения- скорее даже не истории, а ситуации, оставшейся в данном случае без событийной канвы и развязки. Мне фильм немного напомнил прозу бразильской писательницы- нашей соотечественницы по происхождению- Кларисы Лиспектор, чьё содержание составляют представленные с лёгкой иронией мечтания и душевные терзания дам, практически не отражающиеся в необязательном сюжете.

«Время в Кучи» Цо-чи Чанга- симпатичный фильм о мальчике, типичном городском ребёнке, не убирающем пальцев с планшета, которого родители, стремящиеся уберечь его от подробностей развода, отправляют к дедушке в деревенскую глушь. Пребывание на лоне природы, под присмотром старомодного деда герой поначалу воспринимает как ссылку, но вскоре обзаводится друзьями в сельской школе и постепенно начинает ценить радости и нравы этого непривычного мира.

Сеанс последней картины должен был начаться в пятницу в два часа, а в четыре нам надлежало отправить администрации фестиваля вердикт с присуждением наград и обоснованием своего решения. На просьбу устроить просмотр раньше, ввиду того, что такая ситуация вынуждает нас исключить из обсуждения последнюю картину- хронометраж которой, кстати сказать, составлял почти два часа, -нам ответили, что никто не будет показывать фильм трём людям. Однако потом всё-таки было решено устроить показ в пятницу утром, для членов всех жюри, поскольку наши коллеги тоже жаловались на это организационное недоразумение.

Обсуждение оказалось достаточно непростым. Моё предложение воспользоваться правом нашего жюри вручить, помимо главной награды, два специальных упоминания, -с тем, чтобы каждый мог выбрать по любимой картине, -было отметено как несолидное, дескать, не столь уж важен приз нашего жюри, чтобы разжижать его значимость аж двумя поощрительными дипломами, к тому же, их едва ли предполагает не слишком сильный конкурс. Положение осложнялось для меня тем обстоятельством, что моим коллегам очень понравилась «Заводь». Но как раз благодаря тому, что они восприняли эту картину как очевидный шедевр, и удалось в конце концов вычеркнуть его из списка- было решено, что этот фильм уж точно получит кучу наград и, возможно, даже станет победителем фестиваля, так что лучше поддержать призом более спорную картину, «Кровь» Пиппо Дельбоно. Что же касается единственного специального упоминания, то- я поддержал эту мысль со всем притворным пылом, на который был способен, - «Заводь» представлялась слишком мощной работой, чтобы унижать её подобной наградой. Много клейкой ленты и немного терпения- и специальным упоминанием договорились отметить «Тоннер» Гийома Брака. Я был весьма доволен, что моя поездка в Локарно оказалась не напрасной.

Как выяснилось впоследствии, наши награды стали для этих фильмов единственными, несмотря на всё многообразие судейских команд, которых во время церемонии награждения «независимых» жюри я насчитал больше полудюжины. Замечу, что мне показалось странным, что «Кровь» была проигнорирована, хотя «Что дальше? Напомни» Пинту, документальная картина, также выстроенная на предельно искренних откровениях режиссёра, но, на мой вкус, куда менее внятная и цельная, получила награду от ФИПРЕССИ, диплом от Молодого жюри и Специальный приз большого жюри. Также я был разочарован, что, в то время как «Короткий срок 12» получил специальное упоминание от Большого жюри, диплом Молодого и приз Экуменического, «Тоннер», также способный играть на поле «зрительского» кино, но гораздо более глубокий и тонкий, не получил иных отличий.

После нашей церемонии Астрид неожиданно позвонили из дирекции фестиваля и позвали нас на торжественный обед с членами Большого жюри и участниками конкурса. Астрид предположила, что это стало благодарностью за награждение «Крови», но, быть может, таким образом решили почтить нашу борьбу за свои права. Как бы там ни было, в конечном счёте это приглашение было немного унизительным ввиду своей очевидной незапланированности. Мы с Астрид- Абду, с которым у нас не было телефонной связи, успел покинуть нас до звонка-приглашения, -добрались до нужного ресторана одними из последних, так что пришлось сесть в практически пустом зале по соседству с основным застольем. Люди, впрочем, иногда подходили, и мы надеялись, что к нам кто-нибудь подсядет, пока официант, решивший не утруждать себя походом к дальним столикам, не забрал два стула у нашего, чтобы отнести их в главный зал, не отреагировав на моё, сказанное от удивления по-русски, «но позвольте!..»

Церемония закрытия с вручениями призов Большого жюри запомнилась демаршем Ива Ерсена, режиссёра «Доски», который, получив специальное упоминание, гневно выговаривал членам жюри, что они не проявили в своей работе добросовестности и что специальное упоминание- ничто, а ведь он разорился, сняв картину на собственные деньги (его высказанную по-французски отповедь, оставшуюся, как и все неанглоязычные выступления, без перевода- хотя англоязычных переводили на итальянский, -мне пересказала Астрид, досадливо морщась), а также обещанием Альберта Серра, чья «История моей смерти» получила Гран-при, что его следующий фильм будет, вопреки обыкновению получивших важный приз режиссёров снимать более компромиссное кино, ещё радикальней. Эта фраза вызвала у собравшихся на Пьяцца-Гранде более оживлённые аплодисменты, чем собственно известие о присуждении его картине главной награды, сопровождавшееся удивлёнными и недовольными возгласами.

Фильм-закрытие, «По дороге в школу» Паскаля Плиссона, был восхитительным. Эта документальная картина, чьи драматические перипетии скрашены мягким юмором подачи, посвящены трудному и подчас опасному для жизни путешествию, которое приходится предпринимать детям из стран Третьего мира, чтобы добраться до учебных заведений. Среди героев ленты- кенийцы, пробирающиеся сквозь кишащую дикими зверьми саванну, девочки из Марокко, преодолевающие горный перевал, индийцы, везущие по бездорожью своего брата в разваливающейся инвалидной коляске. Мне запомнилось, что быстрее всех до школы добирались ребята из Патагонии- всего за полтора часа, несмотря на самое большое, в 18 километров, расстояние, поскольку передвигались на лошадках. Картина показалась мне замечательным напоминанием о том, что большинству населения планеты недоступны блага цивилизации, естественные и для Швейцарии, и для Украины- различия между которыми с точки зрения граждан Кении, вероятно, не столь уж велики.

Учитывая утренний поезд в Цюрих и неясную, как обычно, ситуацию с ночным транспортом я подумывал отказаться от похода на фестивальное афтепати, которое должно было начаться ближе к полуночи. Но расставаться с фестивалем без последнего парадного выхода не хотелось, и в конце концов я дал себя убедить, что уж по случаю закрытия ночной «пардобус» точно будет ездить. Большую часть времени, проведённого на вечеринке, я болтал со знакомой из числа волонтёров, студенткой философского факультета, об особенностях самоидентификации швейцарцев. Я вспомнил, как мой приятель, сотрудник швейцарского посольства, пожаловался однажды- чем привёл меня в некоторое замешательство, -что ему поручили провести в Черновцах мероприятие, посвящённое Фридриху Дюренматту, хотя он является уроженцем французской части Швейцарии и имеет весьма смутное представление о творчестве Дюренматта. С тех пор я неоднократно имел возможность убедиться, как мало интересует швейцарцев культура иноязычных кантонов. При этом уже в Швейцарии я обратил внимание на характерное для её граждан сочетание чувства национальной гордости и какого-то непринуждённого уважения к чужой культуре, принятия её ценности. По словам моей собеседницы, это объясняется тем, что в Швейцарии во главу угла всегда ставилась не этническая или языковая, а гражданская принадлежность, а также федералистский принцип свободного и равноправного развития культур различных кантонов, обеспечивший их мирное, сплочённое сосуществование, не нарушавшееся сепаратистскими настроениями даже в годы самых бурных катаклизмов, сотрясавших Европу. «Я, как и любой уроженец Тичино, чувствую себя итальянкой- но, как и любой другой из них, я скажу, что прежде всего я швейцарка. Немецкие и французские швейцарцы скажут о себе то же самое». Она спросила, так ли обстоят дела в Украине. Я сказал, что мне бы хотелось, чтобы они обстояли так.

Наконец студентку увели танцевать, и я поспешил на поиски автобусов. Улицы были заполнены людьми с беджиками на леопардовых ленточках. Шедшие впереди девушка и парень обсуждали, получил ли Антон аккредитацию от ленты.ру, за которую так боролся- «а ведь бедняга совсем не умеет писать». Я уточнил у них правильное направление до Пьяцца-Гранде и вскоре оказался на остановке «пардобусов», где выяснил, что последний ушёл ещё в половине десятого, а в час-пятнадцать- более получаса назад, -ушёл и последний муниципальный автобус.

-А вам куда? –сочувственно поинтересовалась дама, руководившая сборами фестивального магазина. Узнав, что мне нужно в Аскону, она остановила фургон с символикой фестиваля, выезжавший со стоянки, и обменялась несколькими фразами с водителем.

-Он отвезёт вас, но ему нужно съездить по своим делам. Подождите его десять минут.

-Десять минут? –уточнил я у водителя. Он виновато развёл руками.

-Скузи, но инглези.

Я показал на часы, растопырил пальцы и, постучав по груди, вытянулся по стойке смирно, энергично притопнув. Он радостно закивал.

-Граци!

-Прего, -улыбнулся он и уехал. Больше я никогда его не видел.

По истечении получаса стало понятно, что нужно искать другую возможность добраться до Асконы. Я принципиально не хотел тратить деньги на такси, да и жалко было до слёз, так что я решил дойти до отеля пешком. Мне сказали, что это можно сделать приблизительно за час, и посоветовали идти прямо, никуда не сворачивая- и повернуть влево, перейдя мост. Однако дорога кружила и разветвлялась, и спустя полчаса ходьбы, так и не добравшись до моста, я остановил машину- и уже через десять минут смог приступить к сборам своего единственного багажного места, в которое нужно было втиснуть накопившиеся журналы и каталоги.

Впереди были весьма живописная поездка на экспрессе с двумя пересадками, о которых, в отличие от своей коллеги из Цюриха, обстоятельно рассказал локарнский кассир, четыре часа, проведённые в великолепном цюрихском историческом музее и перелёт в Киев через Амстердам. Но мне бы хотелось проститься с Локарно здесь, на языке его гостеприимных жителей:



Текущее время: 18:01. Часовой пояс GMT +3.

Powered by vBulletin® Version 3.8.7
Copyright ©2000 - 2024, vBulletin Solutions, Inc.
Перевод: zCarot